Обзор русского орнамента 1877 год

Обзор русского орнамента

Эпоха татарского владычества — самая темная, в истории нашего зарождавшегося искусства; самобытного мы в ней знаем, за исключением Новгорода и Пскова, только одни заставки наших рукописей, о которых уже имели случай отчасти говорить (см. «Зодчий» 1876 г., ноябрь). К началу ее у нас, наравне с остальною Европою, в нашем искусстве было столько же самобытного, сколько и в каждом из европейских государств; при царях же встречаем уже в наших произведениях, одежде, оружии и проч. больше половины азиатских приемов, но покуда мы еще не имеем возможности определить времени перехода к нам каждого из этих заимствованных элементов. Одно несомненно, что многие из них к нам попали очень поздно, большею частью в XVI и даже в ХVII веке , во время процветания Персидской монархии, снабжавшей своими прекрасными материями, оружием, коврами и проч. весь Восток.

Так, напр., меч, найденный на Куликовом Поле (см «Зодчий» 1876 г., ноябрь),—совершенно еще западной формы; также в наших сказках и песнях, которые полны позднейших анахронизмов, мы встречаем часто меч- кладенец (вероятно, хладенец, т. е. холоженный, закаленный в холодной воде), что указывает на довольно позднее появление у нас кривой сабли, совершенно заменившей меч лишь при царях *). Историю зодчества нового московского периода, заменившего суздальский, мы уже изложили, насколько он известен (см. «Зодчий» 1875 г., декабрь) и при­вели образчики тогдашней орнаментации на строеніяхъ; теперь прибавим еще подходящий к ним рисунок терракотовых орнаментов из Кириллобелозерского монастыря (рис. №1), построенного в 1500-х годах; он представляет то же смешение византийского, азиатского и простой русской самодельщины, как и данные прежде рисунки.

Царские двери московской, или по крайней мере не новгород­ской, фабрикации той эпохи сохранились еще до нашего времени кое-где в захолустьях; в них уже вполне видно азиатское влияние, и богатая резьба их очень схожа между собою во всех доселе известных дверях—это переделка арабско- персидского мотива: ряд завивающихся стеблей, наружный контур которых, очевидно, обчерчен циркулем; стебли выходят один из дру­гого, причем каждый новый стебель рождается не из наруж­ного обвода стебля, а из внутреннего его завитка; отходящие завитки оканчиваются все кружками и имеют снизу расширения в виде листьев, над (а не под) которыми лежат проходящие под завитками встречные стебли (рис. 2). Образа на дверях вставлены в маленькие гладкие рамки; изображения евангелистов бывают иногда резные из дерева или кости самой типичной работы XV века.

Довольно полную историю узоров того времени имеем мы в серебряных, так называемых «басменных», окладах образов. Надо прибавить, что эти узоры встречаются почти исключительно только в басменной работе; она производилась на тонких, как бумага, полосах серебра **), на которых узор вы­бивался с обратной стороны так, что он выходил с лица выпуклым. Древнейшие из этих узоров имеют еще византийский характер, как, напр., данные для образца рисунки № 3—10, или представляют видимое искажение его, как рис.№ 11 ; некоторые узоры представляют подражание византийской филограновой или сканной работе , как рис. № 12 , 13 ; затем, очевидно влияние персидских материй, насечек на оружии и пр. на рис. № 14 , 15 , 16 ,17 ,18 , 19 , 20 , 21 , 22 . Влияние выписанных в XV веке итальянцев сказалось весьма сильно на этих узорах, и все известные нам оклады уже времен Василия Темного — в итальянском стиле. Для примера даем рисунки № 23, 24, 25, 26, 27. Затем, есть несколько мелких узоров, может, и собственно русского изобретения, как напр., рис. 28, 29, 30 , 31, 32, 33, 34, 35 .



*) На памятниках испанских мавров их герои изображены с пря­мыми палашами; кривая сабля, очевидно, и в Азии распространялась из Индии, по завоевании ее мусульманами, вместе с     великолепными булатами, которые сделались затем достоянием Персии.

*) От персидского басма, что по-русски значит  тесьма или полоса.

В наших рукописях, с введением бумаги, в XV веке является также и совершенно новый вид заставок; узор их не принадлежит ни к какому стилю и изобретен писцами при помощи циркуля. Даем здесь два главные приема этих узоров, употребляемые обыкновенно в заголовке каждого евангелия с бесконечными вариациями (рис . № 36, 37); в них как рисунок, так и краски являются совершенно новые; употребление новых красок, конечно, следует приписать начавшемуся тогда сближению с Западом, но изобретение собственных узоров для заставок в то время, когда во всех остальных отраслях искусства мы видим только подражание, доказывает довольно самостоятельное развитие тогдашних книжников и писцов. Позднее, в особенности при Романовых, в эти заставки начали попадать всевозможные мотивы, как из древних византийских книг, так и из печатных немецких и польских изданий, из чего составлялись иногда очень красивые узоры *).


Новгород с пригородами, сохранив во время татарского владычества самостоятельность, отделился при этом от осталь­ной России и в своем искусстве; об особенностях в его церковной архитектуре того времени мы уже имели случай говорить (см . «Зодчий" 1872 г., июль). После церквей самые богатые остатки новгородского стиля находим в церковной утвари и преимуще­ственно в царских вратах. Очень может быть, что в домаш­ней утвари новгородцев, кроме жбанов и корыт, производив­шихся окружными лесниками, было много и иностранного; вывозя сырье, они получали из-за моря, вероятно, хотя-бы в виде подарков, произведения западного искусства (стоявшего там, впро­чем, еще очень не высоко), но для церкви были, очевидно, свои русские мастера, работавшие с большою отчетливостью, и только такие, из ряда вон выходящие, работы, как бронзовые корсунские ворота Софийского собора, требовали иностранных мастеров, которые и увековечили себя на них своими портретами и име­нами.

Царские врата иконостасов, запрестольные выносные иконы и даже так называемая халдейская печь **) Софийского новгород­ского собора и другие деревянные церковные украшения вольного Новгорода покрывались по филенчатой основе однообразно повторяющеюся сквозною резьбою из липовых дощечек, толщи­ною в 1/10 дюйма, образчик которой мы даем в настоящую величину (рис. № 40, 41, 42). Эти образцы найдены в маленьких кусочках на чердаке одной из псковских церквей; на них видны были следы позолоты; подложенная же доска филенки была раскрашена, как оказалось по очистке всей грязи, синим и красным колерами. Новгородские врата имеют в наше время несколько довольно разнообразных представителей в наших собраниях и церквах, из которых самые замечательные—царские врата Спасо- Нередицкой Новгородской церкви находящиеся  музее Академии Художеств. Мы даем здесь в общих чертах двери деревянной церкви Иоанна Предтечи в Ростове (рис. № 43), пожертвования, как видно из надписи, Иоанном Грозным в какой-то ростовский монастырь и увезенные им, вероятно, из какой-нибудь разоренной им новгородской или псков­ской церкви. Эти двери, интересные как вполне сохранившиеся, состоят из двух половиц со столбиками, частей древних царских врат IX — XII веков, и явившегося позднее верха над половицами, который у нас до самых петровских вре­мен не мог архитектурно соединиться и приладиться к ниж­ней части; па видных местах иконостаса размещены иконы в киотиках, изображающих род церквей с луковичными глав­ками.



Это, очевидно, заимствование из тогдашней романской архитектуры, в которой балдахины и кронштейны, в виде маленьких зданий около статуй святых, составлял и в XII веке излюбленный мотив, но заимствование, переделанное на свой, русский лад, так как церкви сделаны с луковичными главками; кроме мест, занятых живописью, на дверях нет ни одной ровной плоскости—все покрыто мелкою резьбою, обращик кото­рой дан выше. ІІрилагаем еще два рисуночка выносных икон из псковских церквей, с их деталями (рис. № 44 и 45), совершенно схожих с работою врат; на одной из рам (рис. № 44) уцелела еще на одной дощечке (лит. А) часть киотика, в котором были написаны иконы и рисунок которого мы даем здесь (см. рис. № 46); форма его представляет нечто совершенно новое между доселе известными нам произведениями русского стиля. Киотики новгородских царских дверей после подарков, вроде ростовских, стали распространяться и в остальной Россіи, но в гораздо более грубой уже форме, о чем мы поговорим далее. Детали, которые мы тут даем, показывают уже хорошее развитие технической стороны в новгородской работе; мотивы этой мелкой резьбы однообразны, но правильны и так чисто сработаны, что их можно принять за металлическую резьбу *). Вообще они составляют довольно ценное приобретение при наших скудных сведениях о русской старине.

 *) См. рисунки в соч. «История русского орнамента", изданном при Строгоновской рисовальной школе.

**) Это был просто амвон и кафедра, служившая, может быть, и для разыгрывания мистерий во время карнавала, как это и водится еще на Западе.

Литейное дело в Новгороде, кажется, никогда не теряло своей связи с Севером и с немецкими городами, может, по­тому, что медь шла из Швеции. На Корсунских воротах **)
немецкие мастера оставили даже свои имена; прилагаемый рису­нок паникадила из Румянцевского музея, новгородской работы, (рис. № 47 , 48 , 49 ) XII—XIII века, своими животными напоминает еще северные изображения, как, напр., птица, стоящая в 4-й клетке (рис. № 48 слева); но есть такие, которые ясно указывают на знакомство тогдашней Европы с Востоком, как напр., в первой клетке (рис. № 48) грифон с змеиным хвостом и козьею головою на его конце, которого в северных и в наших русских сплетениях зверей мы до сих пор не встречали, между тем как подобное животное ***), отлитое из бронзы, очень хорошей арабской, как предполагают—работы, с коптскою надписью, находится в г. Пизе, в Сашро Santo; чрезвычайно грубая работа этого паникадила, что видно особенно на рисунке дна его (рис. № 49), доказывает большое еще сочувствие к изображению животных в самых низких слоях ремесленников того времени.

Даем еще деталь так называемого карецкаго паникадила, из собрания рисунковъ Н. А. Мартынова; форма его та же, как и предыдущего, но в нем гораздо более художественной отделки (рис. № 50 и 51); змеи-горынычи и уроды, жившие еще в преданиях простого народа, заменены здесь святыми и херувимами; но в дн, все-таки, изображены какие-то крылатые кентавры в коронах, а ниже — просто грифончики, что опять-таки указывает на большую привязанность новгородцев к подобного рода изображениям.

Во всех данных образцах новгородско- псковской работы нельзя отрицать влияния немецкого севера, Ганзы и норманнов, но очевидно, что в церкви новгородцы старались сохра­нить свои древние предания православия, и если допускали нововведения, то только в формах, а не в сущности частей храма. Так, например, план церкви, общий вид царских врат остались неприкосновенными, согласно древноправославным традициям. В этом отношении они были менее уступчивы, чем москвичи, у которых явились в XV веке восьмигранные церкви, собранные группами, как напр., Василия Блаженного, Иоанна в селе Дьякове, вместо традиционного греческого четырех­угольника с тремя абсидами и четырьмя столбами, или царские врата с изображением, вместо евангелистов (изображавшихся на царских вратах, как видно из греческих рукописей, уже в X—X I веке)—учителей церкви, Иоаннаа Златоуста и Василия Великого.

Л . Даль.

Журнал "Зодчий" 1877г.